Сейчас уже и не вспомню, сколько мне тогда было лет. Пять или шесть, где-то так.  Но в школу я еще не ходил – это точно. Мы пошли с дедом  Григорием Павловичем в общую поселковую баню. И дело даже не в этом, куда мы отправились. Просто в тот день я понял раз и навсегда, что такое старость. Понял так пронзительно и беспощадно ясно, что это воспоминание до сих пор живет во мне. А дело было так. Мы уже помылись по полной программе, с парилкой, веником и обработкой дедом жесткой мочалкой по всему моему еще тщедушному детскому телу, и стали одеваться. Когда дед стал надевать на свое, мокрое от пота тело, майку, а она задралась сзади на его спине у самой шеи, и он никак не мог ее достать руками… Только и сказал после нескольких безуспешных попыток одернуть ее самостоятельно: «Внучек, помоги, а то никак не достану». Вот тут-то меня, сопляка, и пробило – а ведь старость-то: это тогда, когда уже и майку сам на спине одернуть не можешь! И сейчас, когда уже самому под пятьдесят, каждый раз, одеваясь в бане, ловлю себя на том, что майку я одергиваю пока сам и вспоминаю покойного деда, царство ему небесное. Хороший был у меня дед. В сороковые-пятидесятые годы он ходил капитаном на судах типа «кавасаки», ловил рыбу. Их со всей командой даже на войну не взяли, хотя они и рвались туда. В военкомате Архангельска им сказали: «Нет, ребята, ваш фронт – это обеспечение фронта рыбой, а кто ее, родимую, будет ловить, если не вы?» Вот так, волею судьбы, дед и остался в тылу, хотя этот тыл мало чем отличался от фронта. Баренцево море – не озеро для прогулок даже в мирное время. Памятью о тех годах у меня осталась почетная грамота деда от Наркома рыбной промышленности.

Дед никогда не сидел без дела. Постоянно что-то прилаживал, подправлял, не дай Бог, увидит пустое ведро, тут же отправлялся на колодец за водой. Однажды он мне сказал: «Любую работу, внучек, надо делать хорошо, что бы потом не было стыдно. Любую работу, даже если просто копаешь яму. И не надо чураться самой грязной работы». Это правило я усвоил на всю жизнь. Вообще, дед умел зацепить за живое. Вот почему его слова, сказанные когда-то, до сих пор живут во мне. Наверное, потому, что все  они были сказаны по делу.

Внешне дед вроде бы никогда и никуда не спешил. Движения его были скупы и размеренны – он зря не суетился, но всегда все успевал. Когда дед умер, я не был на его похоронах, сейчас уже и не вспомню, почему. То ли в командировке был, то ли болел, хоть убей – не вспомню. И поэтому у меня так и осталось ощущение вины перед ним, что не приехал на похороны и не попрощался с ним по-людски. У деда и моей покойной бабушки Людмилы Андреевны было семеро детей. Из семерых живы только двое. Дядя Саша и моя мать. Самое интересное, что они – самые старшие в семье. Казалось бы, хватили всего: и голодного детства, и войны, и работы невпроворот, а ведь оказались самые живучие. Я давно уже заметил, что то поколение – военное – самое крепкое, не чета нынешнему.

Бабушка, как никто другой, умела создать в доме уют и веяло от нее таким душевным спокойствием и пониманием всего происходящего, что в присутствии ее всё как-то само собой налаживалось и казалось, что так будет всегда и она будет всегда с нами – ничего с ней не может случиться.

Они с дедом жили в своем доме и, практически, каждый год вся родня летом собиралась у них. Никакого юга не надо. Порой и места-то на ночлег  всем не хватало. Спали – кто где. Кто на полу, кто на чердаке, в дедовом парусиновом балагане на перине. Это было мое любимое место. Лежишь в нем, воздух свежий, дождь стучит по крыше. Пахнет вениками и на душе так покойно и легко, как никогда уже не будет. Все живы и счастливы. Работы хватало всем: кто – за морошкой в тундру, кто – к морю. Кто – за грибами, кто – рыбу ловить. В деревне летом без дела никто не сидел. Летний день год кормит!

Далекие, милые были! И дед, и бабушка давно уже отошли в мир иной, дом сгорел, осталось одно пепелище и воспоминания о далеком беззаботном детстве. Никогда ничего не вернуть… Осталась только щемящая грустью память  да старые черно-белые фотографии и бабушкин крестик, когда-то давно подаренный мне. Где бы я ни был – он всегда со мной. В какие бы ситуации не попадал, он – мой ангел-хранитель. Этот крестик бабушке достался от ее бабушки, еще в Койде, где когда-то они жили.

Когда я крестился, уже в зрелых годах, взял его с собой в церковь и отец Владимир, посмотрев на него, сказал: «Старинный, сейчас таких и не найдешь вовсе. Откуда он у Вас?» «Бабушкин» – только и ответил я. В нем и крестился. Пока жив, он всегда будет со мной. Придет время, бог даст, передам его своим внукам, и пусть они помнят нас так, как мы помним своих бабушек и дедушек.

А какие пироги пекла бабушка! До сих пор все вспоминают. Когда я женился, помню, на второй год повез свою жену к бабушке на смотрины и вообще – родные места показать. Общий язык они нашли сразу, и бабушка научила ее печь пироги. По всем правилам, в печке, а не как сейчас в городе – в газовых  да в электрических духовках. Что ни говори, а вкус не тот и ощущения не те.

Давно уже я не был в своем родном поселке… Образованный в 1939 году, он пережил свой расцвет в пятидесятые-шестидесятые годы прошлого уже века, когда была большая рыба и был большой рыбозавод с холодильником, и работы хватало всем. Летом – сельдь беломорская (наше поколение еще помнит ее вкус) под картошечку, с лучком да черным хлебом, да непременно 100 грамм холодненькой водочки со слезой! Сейчас такой не найдешь и днем с огнем! Зимой – навага да сайка – кормовая рыба. Все жили на рыбе да от рыбы. И белуху ловили, и камбалу, и семга с гольцом попадалась. А сколько морских судов заходило в устье реки! Иной раз напротив поселка их стояло до десятка и более. Вся река в огнях!

Сейчас все пришло в запустение. Работы не стало. Люди разъехались кто куда. Считай – умер поселок… Сколько их уже умерло по России… Больно от этого на душе да что поделать. Свою роль он сыграл, а то, что ничто не вечно под луной, так это еще древние знали. И в природе ничего не проходит бесследно. Жива память и щемит сердце до слез о том далеком ушедшем времени, которое, кажется по сравнению с нынешним,  было и добрее и светлее. Или это только кажется. Всем нам кажется, что раньше-то было лучше. Где-то я это уже слышал. И не раз.

Скорее всего – мы просто повзрослели и восприятие жизни стало совсем другим, нежели в детстве и юности. Произошла переоценка жизненных ценностей: как материальных, так и духовных. И ритм жизни убыстрился многократно. Раньше и простое радио было в диковинку: помню, в детстве все хотел его разобрать и посмотреть, где там спрятались человечки, а сейчас – чего только и нет! Компьютеры, Интернет, телевидение, мобильные телефоны, – поток получаемой информации огромен, успевай выбирать нужное и отсекать лишнее. Раньше письмо написал и жди ответа месяц-другой. Проще было и спокойней. Прощай, былое время! Мир стал другим и мы стали другими. Только вспомнятся иногда ушедшие дорогие лица; переберешь старые пожелтевшие фотографии, вспомнишь вкус бабушкиных пирогов и машинально потрогаешь крестик на груди.

Спаси и сохрани!