Моя прабабушка Прасковья Фёдоровна, прожила долгую, полную невзгод и лишений жизнь. Выпали на ее долю и голодные годы на Украине, и оккупация во время войны, и, в поисках лучшей доли, переселение на Дальний Восток. Тяжелый крестьянский труд был постоянным ее спутником, а единственным отдохновением – церковные праздники, которые она чтила в силу своей глубокой и какой-то даже тёмной, исконной народной веры. Они были сказочно прекрасны – эти праздники! Может быть, поэтому я так любила бывать у прабабушки дома.
Никогда не забуду ощущения приближающегося таинства и захватыющего дух счастья в канун Рождества, перед Сочельником. Усердно дыша в замороженное окно, мы с двоюродным братом уставились в оттаявшие «кругляшки»: там, во дворе, между домом и летней кухней, бегает, управляясь по хозяйству, «старенькая бабушка», или «бабуля» – так мы ее называли. Заметив два любопытных личика, она кричит по-украински в сторону:
- Iди, Мороз, сюди: дам тобi кутьï!
Нашему разожженному любопытству нет предела! Где же он, Мороз? Но все наши старания увидеть его оказываются напрасными.
Вечером прабабушка тепло кутает нас в шубы и пуховые платки, засовывает ручки в шерстяные варежки, натягивает нам на ноги валенки, потом усаживает на санки и, вручив каждому по узелку с кутьёй, везет нас к матери Крестной, которая живет через два проулка. Под полозьями слегка повизгивает заснеженная дорога. Мороз так крепок, что воздух вымерзает серебристым инеем – это хорошо видно в синеватом свете столбового фонаря. В тёмном, почти чёрном небе ярко горят звёзды: жёлтые, красные, голубые и даже с зеленцой! Там, высоко-высоко где-то, и Звезда Рождества! Может быть, эта? Она такая большая!.. Или, вон, та – что мерцает, словно подмигивает!
У Крёстной в доме после трескучего мороза так тепло, так уютно! В ответ на поздравления она одаривает нас блинчиками с творогом, конфетами и яблоками…
Возвратившись домой, прабабушка возжигает в темном от икон уголочке лампадку и долго шепчет старческими губами свои тайные, неведомые нам молитвы. Уже глубоким вечером приходят ряженые и поют у окна колядки. «Бабуля» выносит им хворост, печенье и деньги мелочью. За праздничным столом, источающим вкусные запахи домашней колбасы и свежины (к Рождеству всегда резали чушку) она напоминает нам, что «свято це – най особливо, дитяче», то есть праздник этот – прежде всего, детский, и начинает длинный сказ про рождение Божественного младенца в хлеву, про святую Приснодеву Марию и про пресветлую Рождественскую Звезду, которая указала волхвам путь к новорожденному. Я старательно жую приторно сладкую пшеничную кашу с изюмом и карамелью и внимательно ловлю каждое слово. В воображении своём я ясно вижу нашу дальневосточную зиму, заснеженную звездную ночь, холодный бабушкин сарай, пресвятую Деву и ее маленького ребёночка в яслях нашего бычка Борьки. Нет, ребеночек, несмотря на лютый холод, не мерзнет, потому что он – Божественный. Таким было мое первое представление о рождении Христа. Еще прабабушка рассказывает нам об Ангеле-хранителе, который есть «у кожноï дiточкi», и он защищает её («дiточку») от всяких напастей.
Ночью я сплю в той комнате, где тускло светится ночник, и с Нового года стоит в углу ёлка. В глубине её, у самого ствола, сидит на ветке стеклянный филин и, я знаю, эта таинственная птица большими страшными глазами смотрит на меня. Не гляди на меня, злой филин! Все равно, не испугаешь: со мною Спаситель-младенец и Ангел-хранитель!..
Когда мы становимся старше, прабабушка очаровывает нас новой сказкой: «От, дiти, скоро Сретеньє: зима з лiтом будуть зустрiчаться».
- А как, бабуля, они будут встречаться?
- Зима на бiлому конi, а лiто – на червоному. I будуть вони битися.
- А где они будут биться, бабуля?
- На краю села, бiля верби, що у колонцi росте.
В Сретенье весь день мы проводим у старой-престарой вербы, сторожим встречу зимы с летом, обедаем по очереди, а вечером идем с претензиями к бабушке.
- От, бачте, як погано спать довго: проворонили зустрiч!.. – говорит нам с укором бабушка.
После Сретенья морозы идут на спад, влажнеет воздух и отсыревает земля, пропитывая воздух своими запахами. А с океана дуют сбивающие с ног пронизывающие до самых косточек ветры.
- У-у, як Борей злисть свою видуває! - восклицает прабабушка, прислушиваясь, как ветер рвет крышу.
- Бабуля, какой такой Борей? – любопытствуем мы.
- Той, шо криши рве.
- Бабуля, разве Борей – человек? Почему мы его не видим?
- Хитрий вiн, не показується людям.
Ночью мне снится злой, с длинной-предлинной бородой и раздутыми щеками Борей. Он дует так сильно, что сносит дома, машины, людей. Не смей на меня дуть, Борей! Ничего у тебя не выйдет: со мною всегда Ангел-хранитель и Спаситель-младенец!..
Как быстро летит время! Мне уже десять лет. Я так же, как и раньше, люблю бывать у своей прабабушки, слушать ее бесконечные сказки. Вот весна уверенно вступает в свои права, и «старенькая бабушка» готовится к светлому празднику Пасхи. В ее доме пахнет необыкновенной свежестью от выбеленных стен и выстиранных до ослепительной белизны занавесок, рушников и скатёрок. Снаружи дом прабабушка также белит; и деревья, что растут в огороде; и печь, которая стоит во дворе, готовая к выпеканию пасхальных куличей. Таких печей на всей улице две. И в них все жители два дня подряд до поздней ночи пекут куличи, отчего пасхальный дух, будто Божья благодать, растворяется в воздухе и несется далеко-далеко, словно бы благословляя землю на светлую радость и жизнь вечную… Особенно я люблю красить яйца. Это простое, но поистине волшебное действо: вытаскивать из растворенного в воде красителя на свет Божий преображенное яйцо – символ бесконечной и вечно рождающей жизни! А у прабабушки свой метод окрашивания: в кипящей с луковой шелухой воде. Другого способа она не признает. Ох, как не нравятся мне эти некрасивые коричневые яйца! (Кажется, это единственное не нравящееся мне из того, что делает прабабушка). В «яичном бою» с другими детьми я буду биться только коричневыми!
Вечером перед Пасхой прабабушка с другими старушками уезжает в церковь отстоять Всенощную. Я сладко засыпаю в преддверии необыкновенного чуда, которое непременно произойдёт завтра!
Проснувшись ранним утром, еще до восхода солнца, я бегу в большую комнату, где посредине стола на накрахмаленной кружевной салфетке стоит тарелка с башенкой пасхального кулича, окруженного разноцветными яичками. Громко стучит сердце от невыразимой радости, которую несет праздник. Прабабушка уже дома и зовет меня и брата «христосоваться». Только в этот день она разрешает нам взбираться на крышу дома, чтобы поcмотреть на «сонячнi заїгриши». Мы пристально вглядываемся в поднимающееся над миром солнце. Глазам так больно, что кажется, и вправду, дневное светило прыгает мячиком! А прабабушка свято верит: «це сонечко вiд радостi пляше».
- А коли Христос воскрес, - рассказывает она, - сонце не заходило вiсiм днiв.
Мы, уже вкусившие школьных плодов просвещения, возражаем, мол, такого никогда не было и не могло быть, потому что… – и дальше научно излагаем «бабуле» почему. Но «старенькую бабушку» не переубедить: «не заходило» – и все тут!..
В Радоницу мы идем на кладбище помянуть прадедушку, которого никогда не знали: его не стало еще до нашего рождения. Бабуля медленно и истово крестится и долго шепчет свои молитвы о спасении грешной души усопшего раба Божьего Никифора… Как теперь на ее могиле шепчу я, – к сожалению, больше из соблюдения того, что «не нами заведено», а не от истинной, сердечной веры…
Милая, дорогая моя бабуля! Какое чудное, сказочное детство Вы мне подарили! И каким далеким, невозвратимым кажется теперь тот мир, в котором я еще недавно жила с Вами! Мир, где был у меня Спаситель-младенец и Ангел-хранитель, где были жизнь на земле и рождение в жизнь вечную! И все это было моим домом! Нашим домом! Неумолимо летит время, внося в нашу жизнь свои поправки. Правильные? Неправильные? – Бог весть! Только сдается мне: порушен теперь наш дом. И пуст он стал. И холоден. И сиротеем мы, живя в отвержении традиций. И уходит из нашего современного унифицированного циничного мира что-то очень важное, основательное, укореняющее человека в народ, в землю, в будущее…