« Дом  - это жизнь»

Г.Белль.

Дом: исключительно русское слово общеславянского происхождения

( др. русское домъ – жилище, хозяйство, семья, род, храм).

« Человек с самого детства связан живыми нитями с  историческими судьбами страны, где он рожден, того общества, которое его воспитывает и которое в свою очередь испытывает на себе воздействие мировой истории. Формирование мировоззрения человека – гражданина, члена общественного коллектива тесным образом связано с размышлениями его над путями исторического развития своей родины и других стран и народов, с определением своего отношения к наследию прошлого, всем его темным и светлым сторонам».

Академик Л.В.Черепнин

Всем известна дата 22 июня 1941 года – начало Великой Отечественной войны. Но лишь немногие знают, помнят и чтят 14 апреля 1941 года. Ничего удивительного здесь нет. Событие это коснулось лишь небольшой группы людей, жителей г. Мологи и его окрестностей.

О судьбе этого города мне стало известно от моей бабушки Подкопаевой Серафимы Ивановны.

Одно время  в детстве я зачитывалась книгами об Атлантиде,  да так, что называется « за уши не оттащишь». Привлечь мое внимание к чему-то другому было просто невозможно. Бабушка, которая пришла навестить нас, была удивлена – что же  такое я делаю, что даже гостинцев не спрашиваю? Узнав, о чём я читаю, она вдруг сказала: « А хочешь узнать, каково это, быть родом из Атлантиды?».  Честно говоря, я была заинтригована. Моя милая домашняя бабушка и – Атлантида!? Да такого быть не может! Бабушка лишь улыбнулась, и сказала: « А вот послушай - ка».

« А знаешь ли ты, что родом я не из Ярославля , а совсем из других  мест?

Очутилась я здесь по воле случая, а настоящим своим домом и по  сей  день считаю деревню в Ярославской губернии Мологского уезда. Там остался дом, в котором я  родилась и выросла. Там жили твои прабабушка и прадедушка, там они и похоронены. А вот самого этого места на карте ты сегодня не найдешь.

Город Мологу приговорили к смерти в конце 30-х. В те времена это делалось просто: решили перегородить Волгу плотиной гидроэлектростанции. Места равнинные, поднявшаяся вода должна была затопить огромные территории. И то, что под воду уходил древний город, более 700 сел и деревень, бедой не считалось, напротив, тогда говорили с энтузиазмом: « Мы создали рукотворное море!» Звучало – то как! Страна рукоплескала.

Под овации 130 тыс. человек были согнаны с родных мест, большинство сёл, деревень, и город были разрушены, чтобы затопленные строения не мешали будущему судоходству. И 14 апреля 1941 года газеты запестрели победными репортажами о начале затопления Рыбинского водохранилища. Для тех 130 тысяч, особенно стариков, этот день оказался траурным по значимости ничуть не меньшим, чем другое событие, приспевшее через два с небольшим месяца.

Каково быть родом из Атлантиды мологжане узнали на собственном опыте. Оказалось, что потеря Родины, дома (не тривиальный переезд из пункта А в пункт В, а гибель Родины и дома) вызывает особую обостренную ностальгию, не ведомую иммигрантам (мигрантам), её нельзя избыть ни надеждой, ни мечтой на возвращение, ни хотя бы утешительным знанием, что Родина твоя пусть худо – бедно, но как – то живет. Что есть место на земле, куда можно вернуться. Где тебя любят и ждут. И которое мы называем домом.

В толковом словаре русского языка С.И.Ожегова и Н.Ю. Шведовой мы можем найти несколько толкований слова дом:

1. Жилое здание.

2. Свое жильё, а также семья, люди, живущие вместе, их хозяйство.

3. Место, где живут люди, объединенные общими интересами, условиями существования.

Домашний (семейный очаг) – родной дом, семья.

Получается, что два важных слова: дом и жизнь неразрывно связаны в нашем сознании.

Дом – это наше прошлое: предки и традиции, устои и вера. Наши корни, которые держат нас в жизни.

Дом – это наше настоящее: любовь и надежность. Всепрощение и понимание. Радость, счастье, уверенность в завтрашнем дне.

Дом – это наше будущее:  надежда.

Помните строчки песни:

«Родительски дом, начало начал.

Ты в жизни моей надежный причал…»?

Дом – это наша жизнь: родители и дети. Прошлое, настоящее, будущее. И сегодня мне  становиться понятно, чего лишили людей, приняв решение о создании водохранилища. У них прервалась связь с прошлым, их лишили настоящего и отняли надежду на будущее. Оторвали от корней – привычной, размеренной, устоявшейся жизни:  а теперь удивляемся – откуда мы такие,

« Иваны, не помнящие родства». Но об этом я задумаюсь позже. А тогда….

Я смотрела на бабушку как зачарованная. Именно от неё я услышала слова о том, что «нас  лишили райского уголка». Бабушка была родом не из самого города,  из деревни, название я не запомнила. От её рассказов осталось ощущение света и тепла, солнечного дня – в котором в соседний монастырь спешит моя прабабушка ведя за руку маленькую Симу. Или вот другая картинка – поспела клюква, и женщины и девушки с плетеными коробами, перекликаясь и аукая на болоте, собирают спелую, кисло - сладкую, удивительно вкусную ягоду.

Те разговоры мологжан о погибшем райском месте – отнюдь не пустой вымысел болезненно ностальгирующего воображения. Летом максимальная площадь разлива водохранилища достигает 4 550 квадратных километров. Речь идет не о брошенных неугодьях. Часть затопленных территорий покрывали отменные леса, преимущественно хвойные. Половина лесных массивов перед затоплением была вырублена, чтоб не было помех судоходству. Но лес не вывезли, бросили. Здесь же росла самая северная в Европе дубрава, её тоже срубили и не вывезли ни одного ствола. Были затоплены крупнейшие в Центральной России торфяные залежи. Но и они были не главным богатством мологского края.  Молого – Шекснинская низина, ставшая дном водохранилища, обладала особой экологией. Каждую весну во время разливов здесь образовывалось огромное озеро с островками, на которых ютились деревни и сёла. Жизнь в течение двух – трех недель шла под знаком воды, и это было обычным явлением, не ЧП. Зато когда вода уходила, на заливных лугах начинали расти отменные травы. Специалисты в прошлом отмечали, что мологские луга качеством ничуть не уступали альпийским. 90% производимого в Ярославской губернии масла и сыра делалось под Мологой. Обо всем этом я узнала значительно позже, почитав литературу по истории Ярославского края.

Мологу часто называют городом - призраком, а теперь еще и виртуальным городом. И сравнивают её с Китежем. Как и Китеж, Молога является, время от времени осыхает, как сказали бы на море. Вот только строений в ней целых нет. Происходит же вот что. Пик наполненности водохранилища приходиться на середину июля. Но потом уровень воды начинает медленно понижаться, и в сентябре обнажаются огромные пространства, бывшие дном. Водохранилище слишком мелководно, средняя глубина чуть больше 5 метров, и поэтому площадь его зеркала уменьшается на треть. То место, где раньше стоял город, обнажается. Он входит в территорию, которая называется очень красиво, - в Мологский плес. На деле – это мёртвая зона – ни суша, ни море – совершенно вычеркнутая из природной и человеческой сфер. Посуху или на лодках сюда приезжают лишь немногие  «падальщики», таскают уцелевшие гранитные плиты с кладбищ, чтобы затем перебить имена и перепродать. Но и их промысел уже  пришел в упадок: кладбища уходят в ил и гальку.

И мне, которая выросла и родилась в другом месте, становиться страшно, когда я представляю, что это надгробие моих родственников.

В гальку превратился город, те каменные строения, которые были разобраны и взорваны перед затоплением. Вот, например, галька в том месте, где возвышался Афанасьевский женский монастырь, белая  вперемешку с красной, она из обкатанных волнами осколков  известняка и кирпичей.

На затопленной территории было три монастыря, их взорвали. Еще взорвали более 40 церквей по всему краю. Но почти 20 церквей там, где не планировалось судоходство, не тронули, и они выступали из воды в течение нескольких десятилетий.

Я видела эти церкви. Мы с бабушкой и родителями совершали путешествие на прогулочном пароходе по Волге до Рыбинского водохранилища. Погода стояла чудесная, и все  толпились на палубе. Царило оживление и смех. Мы прошли  систему шлюзов, и вышли на  просторы  Рыбинского моря. И вдруг все замерли.  Возвышаясь над гладью морской, стояла церковная колокольня. Поверьте,  кто видел это зрелище, эти обреченные храмы, утверждают, что впечатление осталось самое скверное, гнетущее. Бабушка тихонько крестилась и плакала, родители сделались, необыкновенно серьезны, а мы, дети, притихли. На палубе воцарилась  тишина.

Весенние льды подрезали церкви, и, в конце концов, они стали обрушиваться. Последняя церковь бывшего села Роя недалеко от Череповца рухнула в 1997 году.

У бабушки и некоторых других пассажиров были с собой цветы. Она бросила их в воду и поклонилась -  ну, здравствуй, отчий дом. Там, под водой, остался родительский дом и могилы прабабушки и прадедушки. И еще её детство, и юность – светлые, солнечные воспоминания. И ощущение счастья.

Молога все-таки не Китеж-град. Сказочности и романтики в утопленнике мало. Да и вряд ли она когда-нибудь станет Китежем, скорее всего водохранилище исчезнет и город возродиться прежде, чем сформируется окончательная легенда. Я понимаю это только теперь. Но, так или иначе, а Молога уже обрастает легендами, которые рождаются не из заглядов в документы (по документам с Мологой всё ясно). А из впечатлений каких-нибудь пацанов, видавших с лодки звонаря на полузатопленной колокольне, или впечатлений охотника, проплутавшего вокруг Святого озера, уцелевшего на границе затопления. Я и сама помню странное ощущение, которое возникло у меня, когда, перегнувшись через перила, я всматривалась в прозрачную глубину. Там  можно было разглядеть церковь и если прислушаться, казалось, что доноситься колокольный звон. А вот легенда, в которую при желании можно и поверить. Шло разрушение Афанасьевского женского монастыря, а вездесущие мальчишки пробрались в подвал, в большие сводчатые помещения, и увидели полки с расставленными на них книгами в кожаных переплётах, с чеканными окладами из потемневшего металла. На следующий день все это было взорвано, а потом  и затоплено. Мальчишки, подросшие, ставшие пожилыми людьми, рассказывали об этом директору музея г. Мологи.

И еще я помню, что бабушка говорила, что можно услышать пение по великим праздникам в тех местах, где стояли ушедшие под воду

храмы. А тем, кто не верил, она говорила: « Садитесь в лодку, да сами проверьте!».

Окрестности Мологи – это обилие усадеб русского дворянства. Усадьбы Волконских, Голицыных, Куракиных, Апраксиных, Мусиных – Пушкиных. К слову сказать, похоронен Алексей Иванович Мусин-Пушкин был в усадьбе Иловна, и это сейчас тоже дно Рыбинского водохранилища. У Мусиных – Пушкиных, кроме Иловны, было несколько усадеб в районе Мологи – Борисоглебск, Часково, Никольское. Все стало морским дном, как и усадьбы многих других выдающихся людей.

Дворянские усадьбы – дворянские гнёзда – дом. Нет дома и жизни нет.

Молога – символ бесчисленных утрат 20 века.

Но всегда остается надежда. Мологи больше нет, но в 1997 году в  г. Рыбинске было зарегистрировано землячество мологжан (реально возникшее еще в 1965 году). Сегодня костяк землячества – старики, помнящие ту, живую Мологу. Но приходит все больше молодежи, кто, конечно, не болеет ностальгией по городу, оставленному дедами и отцами, но кто хорошо понимает, что его возрождение – реальная перспектива. Возродиться дом – появиться и росток новой жизни.

Сегодня моей бабушки нет в живых. Я очень сожалею, что так мало помню из её рассказов. Надеюсь, что мне удалось передать то ощущение радости и солнечного света,  мира и покоя, которое я испытывала, слушая её рассказы.

«Дом – это жизнь!»

Моей солнечной бабушке посвящается.

Основой для написания работы послужили материалы Вестника Ассоциации музеев России. Выпуск 8, осень-зима 2002 год « Мир и музей».

Статья А.Кузнецова « Музей убитого города». С.159 – 161.

Рассказы Подкопаевой Серафимы Ивановны.